Рассказ о лицах Наверное, невероятно трудно жить с грубыми крестьянскими чертами лица и изнеженной душой. Она жила. Маленькая, хрупкая, изящная внутри и серая снаружи. В маленьком городке все улицы похожи друг на друга. И похожи как близнецы дни и ночи. Тротуары с тонкой корочкой льда, холодное небо и разлитая в воздухе безмятежность. Осыпающейся листвой казалась ей жизнь, и сказочным королевством казался мир. По утрам ей безумно хотелось странствий, в холщовой рубахе да по миру. Но это желание рождалось только по утрам, а утром недостаточно сил для исполнения великих предначертаний. И к лучшему. Чашка крепкого кофе убивала дурь в голове и возвращала в банальный и грешный мир, где пылились книги на полках, ожидала стирки одежда, и так ненавистна была грязная посуда. Больше всего в этом мире она любила Новый год. Смотреть на людей, сроднившихся с прилавками и чеками, вдыхать запах шоколада в кондитерских магазинах и поедать килограммы мандаринов. Этот Новый год был другим. Он был пропитан предчувствием чуда и верой в деда Мороза. И чудо свершилось. С ней заговорили. - Будьте добреньки, дайте денежку на поесть, - слабый голос исходил из тщедушного тельца непонятного пола. Тельце было ростом с прилавок, с блеклыми серыми глазенками. Под глазенками - засаленные штанишки. Она всегда ненавидела бездомных кошек и другую живность без кола без двора, вызывающую в душе такую беспросветную тоску, что хотелось не просто лезть на стену, но и не слезать с нее никогда. К этой живности , несомненно, относилась и эта милюзга. В то время как разум выдавал ей бесчисленное количество аргументов в пользу антимолосердия, она взяла существо за руку и повела домой. Тельце оказалось мальчиком. Сережа очень любил халву. Что еще он любил очень, она пока не успела узнать. У него были русые волосы и непонятная взрослая мудрость. Любил заворачиваться в одеяло, даже когда тепло. Любил, когда она пела, пусть даже фальшиво. На Новый год она подарила ему машинку. Он улыбнулся, повертел ее в руках, и больше не проявлял к игрушке никакого интереса. Как выяснилось, в его жизни было слишком много настоящих «машинок», чтобы в них играть. А играть он любил в солдатиков. Дни стали отличаться от ночей, потому что ночью он спал, а значит не приставал с дурацкими «почему». И улицы приобрели лица, окрашенные его смехом или слезами. Он умер во вторник. Рак бывает разный, у каждого свой. Этот был его. Будь она вольна над своими мыслями, никогда не стала бы вспоминать больничные коридоры, его крики и угрюмые лица врачей. Но к сожалению, мысли были вольны над ней. И они призывали помнить, и всадили ей в сердце эту тупую боль. От памяти тело ныло и леденело, она не могла согреться под грудой одеял. От памяти бил озноб. Она ждала милосердия. Прежде всего от улиц. Просила их потерять лица, или одеть маски, или отрезать себе головы... Но лица не исчезали, мало того, улицы приобрели запах и вкус - запах утраты и вкус одиночества. И только дни и ночи сжалились над ней, они слились в одну бесконечную минуту, минуту, в которую она вспоминала.
Зотова Любовь